- Источник:
- iStok/Getty Image
кандидат исторических наук, заместитель директора Военно-медицинского музея, член Санкт-Петербургского научного общества историков медицины
Врача обвинили в паникерстве
- История циклична, как и характер человека, его отношение к жизни своей и окружающих, — рассказывает Дмитрий Журавлев. — И получается, что история учит человечество очень избранно, только в те моменты, когда становится уж совсем «жарко», а потом род людской расслабляется и забывает жизненно важные навыки. Так было и с чумой, что вспыхнула в конце 18 века в нашей стране.
Страшные эпидемии к 70-м годам 18-го века позабылись, и потому представить себе, что смертельные болезни придут в Москву вновь, было трудно. Когда в Первом Московском постоянном военном госпитале (ныне Главный военный клинический госпиталь имени Н.Н.Бурденко) начали умирать больные, один из опытных и известных врачей того времени, Афанасий Филимонович Шафонский четко диагностировал чуму. В кратчайшие сроки в госпитале было сделано все необходимое, чтобы предупредить распространение болезни: выставлена охрана, построены дополнительные карантинные бараки.
Однако за доклад Шафонского в Медицинскую коллегию (аналог современного Минздрава), в котором он выражал опасение за происходящее, его обвинили в паникерстве. Ему было строжайше запрещено распространять «лживую» информацию. Не стал сообщать об опасной болезни и генерал-губернатор Москвы Салтыков, уверяя, что речь идет всего-навсего о «заразительной горячке». В результате время было упущено.
«Умирали целыми домами от прикосновения»
«Читатель, встретившись с первым в Москве в конце 1770 года открытием заразы, осудит справедливо, что видя тогда точно ея действия, не употребили охранительных средств, следовавших еще при первом ея появлении, — писал врач Афанасий Шафонский в своем знаменитом докладе ). — Но таковое осуждение отложит он, нашедши тщетными все усилия и ревностнейшия старания Правительства, спешивших на помощь погибающим жителям, когда сии, а особливо простый народ не верили бытию той опасной болезни и, не приняв собственной осторожности и благоразумных мер к сбережению себя, предалися суеверию, упрямству, корыстолюбию и подвергнули сами себя погибели; а к сему нещастию присовокупалося и уверение некоторых врачей, кои непростительным образом разглашали, что сия болезнь не есть моровая язва. Мнение сие послужило к посрамлению их: но поздно, а тогда, как уже дали уверение явные знаки язвы, и люди целыми домами в короткое время от прикосновения умирали, и во многих местах мертвые по улицам оказывалися, и когда уже весь ученый свет не мог бы бытия моровой язвы, происходящей от прикосновения к зараженным вещам, опровергнуть. Однакоже неверие простолюдинов, многими подкрепляемое, так сильно было, что признали они моровую язву не прежде, как по нещастию несколько сот человеков в сутки умирало».
Первый локдаун
Поразительно, как перекликаются события 250-летней давности с сегодняшним днем. Характерная черта — растерянность властей.
Правительство упорно уверяло жителей, что «заразительная горячка» — не чума. Екатерина II узнала о проблеме только после второй вспышки, когда чума распространилась по всему городу, а число умерших в сутки превысило тысячу. Велись долгие споры о том, как распространяется инфекция — через непосредственный контакт с больным или благодаря дурным запахам. Чтобы «освежить» воздух, стреляли из пушек или беспрерывно звонили в колокола, надеясь таким образом разогнать вредоносные «миазмы».
- Московские власти, от низов до генерал-губернатора, в тот период проявили нежелание, да и неумение решать острые проблемы, — рассказывает Дмитрий Журавлев. — Когда чума вспыхнула на Большом суконном дворе у Каменного моста, то владельцы скрыли масштаб трагедии — умерших старались хоронить по ночам и никаких мер по предотвращению распространения заболевания не предприняли. Естественно, болезнь вылилась на улицы Москвы и в «первопрестольной» начался «локдаун» — население пряталось в своих домах или имениях, загоняя заразу внутрь. Генерал-губернатор в разгар эпидемии отправился в свое родовое имени Марфино, а вскоре за ним последовали другие руководители города, отчаявшиеся своими силами победить чуму.
«Чума — болезнь прилипчивая, но обуздаемая»
Бороться с чумой поручили генералу Еропкину, который ввел частичный карантин. Были закрыты лавки, трактиры, государственные учреждения. Предпринимались попытки изолировать больных, но многие москвичи скрывали своих больных и умерших родственников, не доверяя властям.
Знаменитый историк Сергей Соловьев вспоминал потом: «Еропкин действовал неутомимо, сделал все, что мог, учредив крепкий, по-видимому, надзор за тем, чтоб каждый заболевший немедленно препровождался в больницу, или так называемый карантин, вещи, принадлежавшие чумным, истреблялись немедленно, но ни Еропкин, никто другой не мог перевоспитать народ, вдруг вселить в него привычку к общему делу, способность помогать правительственным распоряжениям, без чего последние не могут иметь успех, с другой стороны, ни Еропкин, никто другой не мог вдруг создать людей для исполнения правительственных распоряжений и надзора за этим исполнением — людей, способных и честных, которые не позволяли себе злоупотреблений».
- Лишь прибытие графа Григория Орлова и его жесткие, но последовательные меры (обеспечил город продуктами, организовал вывоз тел) позволили вбить в головы москвичей необходимость бороться с болезнью и жить так, чтобы она не появлялась вновь, но и руководителям дала затрещины, которые заставили и их начать работать эффективнее, — рассказывает Дмитрий Журавлев. — Активно работает в это время основатель отечественной школы эпидемиологов, талантливый врач Данила Самойлович, который на себе испытывал экспериментальные меры борьбы с чумой, доказывая, что медицина готова дать спасение. Он писал: «Чума — болезнь прилипчивая, но удобно обуздаемая и пресекаемая и потому не должна быть для рода столь опасною, как обычно ее изображают». Но в тот период не было надежного медицинского противодействия, вакцину против чумы создаст наш с вами соотечественник Владимир Аронович Хавкин веком позднее.
Кстати
Во время эпидемии холеры в 1830–1831 году в Российской империи начались волнения горожан, крестьян и военных поселян. Причины — недовольство введенным правительством запретом передвижений (карантином и вооруженными кордонами) и слухи о том, что чиновники и лекари намеренно травят простой люд.
А в это время
На прошедшей 30 июня Прямой линии президент Владимир Путин вспомнил о советском опыте обязательной вакцинации: «Кто их там спрашивал? Никто не спрашивал никогда. И меня никто не спрашивал. В очередь выстроили в медкабинет: пам-пам-пам, всем сделали — все, до свидания. Зато стабильная была ситуация с точки зрения борьбы с инфекцией».
При этом Владимир Владимирович уточнил, что сейчас об обязательной вакцинации речи не идет — как и о санкциях для тех, кто отказывается прививаться от коронавируса.