Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

«Болезни мирного времени просто исчезли»: как медики блокадного Ленинграда спасали горожан

Во время блокады медики Ленинграда спасли десятки тысяч жителей. Они также умирали от истощения, но до последнего вздоха была верны своему долгу. Работала скорая помощь, в роддомах рождались дети, проводились научные исследования.

9 сентября 20214
«Болезни мирного времени просто исчезли»: как медики блокадного Ленинграда спасали горожан
Источник:
Военно-медицинский музей
Дмитрий Журавлев

кандидат исторических наук, заместитель директора Военно-медицинского музея, член Санкт-Петербургского научного общества историков медицины

- Несмотря на вражеские налеты, бомбежки, голод и холод, Ленинград жил в блокированном кольце, — рассказывает Дмитрий Журавлев, — Его жители, защитники города на Неве, болели и выздоравливали, радовались появлению на свет детей, сдавали кровь для нужд фронта… И в этом была большая заслуга медицинских работников. Они вместе с жителями переносили все тяготы блокады, «оставаясь милосердными в немилосердной той войне». Мы хотим вспомнить отдельные судьбы медиков блокадного Ленинграда, а вспомнив, отдать дань их мужеству, профессионализму и милосердию. Это лишь несколько историй жизни медиков блокадного Ленинграда. Их были сотни и тысячи, кто выжил или скончался в этот тяжелейший для города период. Сегодня их память хранит Военно-медицинский музей — Музей медицины России и военно-медицинской службы, фонда которого составили материалы по истории медицины с древнейших времен до настоящего.

«Болезни мирного времени просто исчезли»: как медики блокадного Ленинграда спасали горожан

Фаина Прусова: «Не психовать, и будь что будет»

Фаина Прусова работала медицинской сестрой в Городской больнице имени Софьи Перовской, в которой были развернуты «оперативные койки». В самое тяжелое время блокады Фаина Александровна потеряла мужа, который умер от голода. Старший сын Борис посвятил себя медицине: окончив медицинский институт, он в 1942 году ушел служить военным врачом. Младшая дочь Надя в годы войны работала сначала санитаркой, а затем стала санитарным инструктором в войсках Ленинградского фронта.

Даже в самые тяжелые годы блокады Фаина Александровна старалась сохранить человеческую суть и всячески прививала внутреннюю культуру своим детям. Работая с ранеными, Фаина Александровна оставалась чуткой и стремилась обеспечивать им хороший уход, хотя порой больница едва успевала принимать раненых после особо продолжительных бомбежек. Дома она поддерживала чистоту и уют, вместе с детьми помогала близким, даже делилась едой. Прусовы заставляли себя заниматься рукоделием, рисовать, поддерживать личную гигиену, работать и учиться, чтобы не одичать и хотя бы ненадолго отвлечься от ужасов блокады: «Ты должен кончить медицинский институт. Ходи! Если ты не будешь ходить, ты умрешь!» — так говорила Фаина Александровна своему сыну Борису. Именно активная деятельность помогает Прусовым выжить в самые тяжелые времена блокады.

Дети Фаины Александровны участвовали в прорыве блокады Ленинграда в 1943 году, а затем в полном ее снятии в 1944 году. С войны вернулся только Борис. Наденька, не захотевшая отсиживаться в тылу, служила на передовой, и погибла, находясь в действующей армии в Латвии в возрасте 20 лет.

Блокадная история семьи Прусовых запечатлена в дневнике, хранящемся в Военно-медицинском музее. Дневник Прусовой использовал Даниил Гранин при написании своей «Блокадной книги». Фаина много пишет о голоде, о жажде хлеба, об особенностях экстремального блокадного быта, о пациентах больницы Перовской, жертвах обстрелов и алиментарной дистрофии. Много записей посвящены религии, которая поддерживает Фаину Александровну в самые трудные дни.

«По совету одной старушки сварила обои. Но стало так противно — тут же выбросила, только воду испортила. Сварила и ремень (дворник посоветовал) — тоже мутная, грязная вода. Вылила. И вот здесь мы дали все друг другу слово — не психовать, не есть всякую дрянь, и будь что будет. Дома я соблюдаю чистоту. Думаю, что это нас поддержало. Подаю всегда на тарелочке. Воды не было — ходила на Неву с бидончиками. Да, люди едят кошек, собак. А я радуюсь, что дети мои не теряют человеческого образа».

За время блокады медики сделали удивительный вывод: жизнь в людях поддерживалась исключительно силой духа. Было немало примеров того, когда полностью истощенные дети жили ради того, чтобы выхаживать своих младших братьев и сестер, но как только те умирали, сами уходили из жизни — у них больше не было стимула жить дальше.

Федор Углов: «Едва началась война, я словно забыл про свои недомогания»

Выдающийся отечественный хирург Федор Григорьевич Углов (он был занесен в книгу рекордов Гиннеса как самый долгопрактикующий хирург планеты) во время Советско-финляндской войны 1939–1940 годов был старшим хирургом медсанбата, сутками находился в операционной, проводя сложнейшие операции.

В июне 1940 года Федор Григорьевич был демобилизован и получил приказ о назначении на должность ассистента в клинику Н.Н. Петрова. В годы Великой Отечественной войны Федору Григорьевичу отказали в мобилизации на фронт из-за многочисленных тяжелых заболеваний, перенесенных ранее: гастрит, постмалярийный гепатит, воспаление позвоночника. Он остался в Ленинграде, где пригодился его опыт, полученный во время Советско-финляндской войны. Федор Григорьевич возглавил хирургическое отделение военного госпиталя, в эвакогоспитале исполнял обязанности старшего хирурга.

«Едва успели обработать рану и я, надев перчатки, приготовился оперировать, где-то неподалеку под аккомпанемент зениток раздался сильный взрыв, и моментально погасло электричество. Вслед за этим последовало еще два или три взрыва… Похоже, что бомбы упали возле нашей электростанции. Мы стояли в кромешной темноте, боясь к чему-либо прикоснуться стерильными перчатками. Затем я распорядился, чтобы зажгли керосиновую лампу…

Свет от нее скудный, с трудом можно разглядеть след осколка… Смазав все операционное поле йодом, обложив раненого простынями, провожу тщательную местную анестезию. И проклятье! — опять взрыв, опять рядом. И в этот же момент диктор сообщает об артобстреле города. Снаряды падают в нашем районе, мы слышим даже, с каким протяжным и противным свистом пролетают они над крышей, А раненый на столе, он теряет кровь…

— Скальпель, — говорю сестре.

Она протягивает нож, и в этот миг снаряд ударяет чуть ли не у стены: с треском разлетаются стекла в рамах, дрожит пол. Скальпель из рук сестры падает на пол. Она вскрикивает в отчаянье:

— Это же последний стерильный! Остальные в обработке…

— Тогда дайте лезвие для безопасной бритвы, — прошу я, — но скорее!

В финскую кампанию мы часто пользовались этими лезвиями для обработки ран, и теперь, выполняя мое указание, операционная сестра, на всякий случай, держала их в баночке со спиртом… Зажав лезвие в длинный зажим, я быстрым движением обрезал самый край ушибленной и загрязненной раны. Из разреза началось сильное кровотечение, остановить которое можно было, только наложив швы… Предстояла большая работа. И закончили мы ее лишь поздней ночью…».

Работая сутками, пока не иссякал поток раненых, Федор Григорьевич находил время и силы заниматься будущей докторской диссертацией на тему «Резекция легких», которую защитил в 1949 году. Пережив все дни блокады Ленинграда, Федор Григорьевич так описывал свой опыт в книге «Сердце хирурга»: «Странное состояние, в котором человек находится в период тяжелых испытаний, пока еще толком не изучено. Он вдруг обнаруживает в себе удивительную способность работать дни и ночи, недели без сна и отдыха. Приходит „второе дыхание“, исчезают боли, которые досаждали до этого. Полуголодный, плохо одетый, человек стойко переносит такие тяготы, какие при мирной сытой жизни свалили бы его с ног в короткий срок… Я видел тому множество примеров, испытал это на себе. …Едва началась война, я словно бы забыл про все свои в общем-то не пустячные недомогания и стал есть грубую пищу таких сомнительных качеств, что в иное время тут же обязательно бы слег. А теперь — куда что делось! И позвоночник не напоминал о себе до окончания войны».

В Петербурге появится Музей блокадной медицины

- В январе 2022 года на базе Военно-медицинского музея будет открыт Музей блокадной медицины — особое экспозиционное пространство, посвященное вызовам блокадной поры и тому, как с ними справлялись ленинградские медики, — рассказывает научный сотрудник Военно-медицинского музея Татьяны Постоногова. — Экспозиция Музея блокадной медицины будет создана Военно-медицинским музеем при участии Группы клиник «Согаз Медицина» и АО «Номеко». В экспозиционном пространстве представлены редкие документы и уникальные артефакты, рассказывающие о малоизвестных страницах истории лечебных учреждений города во время Великой Отечественной войны, о героическом труде врачей и медицинских сестер на Ленинградском и Волховском фронтах. Одно из центральных мест экспозиции будет отдано отреставрированному санитарному автомобилю ГАЗ-АА («полуторке»), из собрания Военно-медицинского музея.

За годы блокады родилось 96 тысяч детей

Большая часть из новорожденных, порядка 68 тысяч, появилась осенью и зимой 1941 года.

«Болезни мирного времени просто исчезли»: как медики блокадного Ленинграда спасали горожан
Источник:
Военно-медицинский музей

Даже в нечеловеческих условиях на свет появлялись дети. Помимо алиментарной дистрофии, авитаминозов и гипертонической болезни, у женщин репродуктивного возраста наблюдались нарушения менструальной функции. Наиболее распространенным проявлением этих нарушений была аменорея. Зимой 1941 года около 80–90% женщин страдали этим заболеванием. И тем не менее за годы блокады в Ленинграде появилось на свет без малого 96 тысяч детей. Беременные получали продукты по карточкам рабочих, а за четыре месяца до родов женщинам выдавали дополнительный паек.

У молодых мам не было молока, поэтому практически все ленинградские дети, которые выжили, это были дети на искусственном вскармливании. Затем стали разрабатывали специальные смеси на основе смеси соевого и сгущенного молока.

Главный акушер-гинеколог Ленинграда в 1942-43 годах профессор Константин Рабинович писал, что в первую половину 1942 года число тяжелых осложнений при родах резко повысилось. Частота случаев эклампсии возросла по сравнению с 1940 года в 4 раза. Резко увеличилось количество преждевременных родов, а длительность родового акта сократилась. Он связывал это с общим ухудшением состояния здоровья женщин в период блокады, недостаточной калорийностью питания, почти полным отсутствием витаминов.

144 тонны донорской крови Красная армия получила из блокадного Ленинграда. Кровь брали даже у доноров с признаками дистрофии, другого выхода не было. К удивлению медиков, состав крови изменился незначительно. Когда закончилась тара для хранения крови, врачи тали использовать обычные бутылки из-под водки, из-под вина, из-под молока. Были даже разработаны специальные пробки, чтобы закупоривать эти бутылки»

Малоизвестные факты

Язва исчезла, появилась дистрофия

Через несколько месяцев блокады в Ленинграде исчезли популярные в мирной жизни диагнозы: аппендицит и язва желудка. Заметно реже встречались такие заболевания, как инфаркт миокарда, сахарный диабет, тиреотоксикоз. На первый план вышла дистрофия. По словам известного врача-патологоанатома Владимира Гаршина, который во время блокады изучал тела дистрофиков, органы истощенных ленинградцев уменьшались в несколько раз. К примеру, сердце здорового человека весит в среднем 300 граммов, истощенного — 150. Это значит, что организм начинал поедать сам себя.

Одни больные дистрофией высыхали, как щепки, — это называлось «сухая» дистрофия, другие, наоборот, наливались болезненной полнотой — это означало, что организм не в состоянии вывести жидкость. Кроме того, вместо еды люди часто пили воду — стакан кипятка для многих считался обедом. «Полный» дистрофик, как правило, погибал позже «сухого», гибель в большинстве случаев была предрешена. «Сухой» мог выкарабкаться при вовремя оказанном лечении. С ноября 1941 года алиментарная дистрофия стала главной болезнью города. Больницы были загружены на 170%.