кандидат исторических наук, заместитель директора Военно-медицинского музея, член Санкт-Петербургского научного общества историков медицины
- Несмотря на вражеские налеты, бомбежки, голод и холод, Ленинград жил в блокированном кольце, — рассказывает Дмитрий Журавлев, — Его жители, защитники города на Неве, болели и выздоравливали, радовались появлению на свет детей, сдавали кровь для нужд фронта… И в этом была большая заслуга медицинских работников. Они вместе с жителями переносили все тяготы блокады, «оставаясь милосердными в немилосердной той войне». Мы хотим вспомнить отдельные судьбы медиков блокадного Ленинграда, а вспомнив, отдать дань их мужеству, профессионализму и милосердию. Это лишь несколько историй жизни медиков блокадного Ленинграда. Их были сотни и тысячи, кто выжил или скончался в этот тяжелейший для города период. Сегодня их память хранит Военно-медицинский музей — Музей медицины России и военно-медицинской службы, фонда которого составили материалы по истории медицины с древнейших времен до настоящего.
Фаина Прусова: «Не психовать, и будь что будет»
Фаина Прусова работала медицинской сестрой в Городской больнице имени Софьи Перовской, в которой были развернуты «оперативные койки». В самое тяжелое время блокады Фаина Александровна потеряла мужа, который умер от голода. Старший сын Борис посвятил себя медицине: окончив медицинский институт, он в 1942 году ушел служить военным врачом. Младшая дочь Надя в годы войны работала сначала санитаркой, а затем стала санитарным инструктором в войсках Ленинградского фронта.
Даже в самые тяжелые годы блокады Фаина Александровна старалась сохранить человеческую суть и всячески прививала внутреннюю культуру своим детям. Работая с ранеными, Фаина Александровна оставалась чуткой и стремилась обеспечивать им хороший уход, хотя порой больница едва успевала принимать раненых после особо продолжительных бомбежек. Дома она поддерживала чистоту и уют, вместе с детьми помогала близким, даже делилась едой. Прусовы заставляли себя заниматься рукоделием, рисовать, поддерживать личную гигиену, работать и учиться, чтобы не одичать и хотя бы ненадолго отвлечься от ужасов блокады: «Ты должен кончить медицинский институт. Ходи! Если ты не будешь ходить, ты умрешь!» — так говорила Фаина Александровна своему сыну Борису. Именно активная деятельность помогает Прусовым выжить в самые тяжелые времена блокады.
Дети Фаины Александровны участвовали в прорыве блокады Ленинграда в 1943 году, а затем в полном ее снятии в 1944 году. С войны вернулся только Борис. Наденька, не захотевшая отсиживаться в тылу, служила на передовой, и погибла, находясь в действующей армии в Латвии в возрасте 20 лет.
Блокадная история семьи Прусовых запечатлена в дневнике, хранящемся в Военно-медицинском музее. Дневник Прусовой использовал Даниил Гранин при написании своей «Блокадной книги». Фаина много пишет о голоде, о жажде хлеба, об особенностях экстремального блокадного быта, о пациентах больницы Перовской, жертвах обстрелов и алиментарной дистрофии. Много записей посвящены религии, которая поддерживает Фаину Александровну в самые трудные дни.
«По совету одной старушки сварила обои. Но стало так противно — тут же выбросила, только воду испортила. Сварила и ремень (дворник посоветовал) — тоже мутная, грязная вода. Вылила. И вот здесь мы дали все друг другу слово — не психовать, не есть всякую дрянь, и будь что будет. Дома я соблюдаю чистоту. Думаю, что это нас поддержало. Подаю всегда на тарелочке. Воды не было — ходила на Неву с бидончиками. Да, люди едят кошек, собак. А я радуюсь, что дети мои не теряют человеческого образа».
За время блокады медики сделали удивительный вывод: жизнь в людях поддерживалась исключительно силой духа. Было немало примеров того, когда полностью истощенные дети жили ради того, чтобы выхаживать своих младших братьев и сестер, но как только те умирали, сами уходили из жизни — у них больше не было стимула жить дальше.
Федор Углов: «Едва началась война, я словно забыл про свои недомогания»
Выдающийся отечественный хирург Федор Григорьевич Углов (он был занесен в книгу рекордов Гиннеса как самый долгопрактикующий хирург планеты) во время Советско-финляндской войны 1939–1940 годов был старшим хирургом медсанбата, сутками находился в операционной, проводя сложнейшие операции.
В июне 1940 года Федор Григорьевич был демобилизован и получил приказ о назначении на должность ассистента в клинику Н.Н. Петрова. В годы Великой Отечественной войны Федору Григорьевичу отказали в мобилизации на фронт из-за многочисленных тяжелых заболеваний, перенесенных ранее: гастрит, постмалярийный гепатит, воспаление позвоночника. Он остался в Ленинграде, где пригодился его опыт, полученный во время Советско-финляндской войны. Федор Григорьевич возглавил хирургическое отделение военного госпиталя, в эвакогоспитале исполнял обязанности старшего хирурга.
«Едва успели обработать рану и я, надев перчатки, приготовился оперировать, где-то неподалеку под аккомпанемент зениток раздался сильный взрыв, и моментально погасло электричество. Вслед за этим последовало еще два или три взрыва… Похоже, что бомбы упали возле нашей электростанции. Мы стояли в кромешной темноте, боясь к чему-либо прикоснуться стерильными перчатками. Затем я распорядился, чтобы зажгли керосиновую лампу…
Свет от нее скудный, с трудом можно разглядеть след осколка… Смазав все операционное поле йодом, обложив раненого простынями, провожу тщательную местную анестезию. И проклятье! — опять взрыв, опять рядом. И в этот же момент диктор сообщает об артобстреле города. Снаряды падают в нашем районе, мы слышим даже, с каким протяжным и противным свистом пролетают они над крышей, А раненый на столе, он теряет кровь…
— Скальпель, — говорю сестре.
Она протягивает нож, и в этот миг снаряд ударяет чуть ли не у стены: с треском разлетаются стекла в рамах, дрожит пол. Скальпель из рук сестры падает на пол. Она вскрикивает в отчаянье:
— Это же последний стерильный! Остальные в обработке…
— Тогда дайте лезвие для безопасной бритвы, — прошу я, — но скорее!
В финскую кампанию мы часто пользовались этими лезвиями для обработки ран, и теперь, выполняя мое указание, операционная сестра, на всякий случай, держала их в баночке со спиртом… Зажав лезвие в длинный зажим, я быстрым движением обрезал самый край ушибленной и загрязненной раны. Из разреза началось сильное кровотечение, остановить которое можно было, только наложив швы… Предстояла большая работа. И закончили мы ее лишь поздней ночью…».
Работая сутками, пока не иссякал поток раненых, Федор Григорьевич находил время и силы заниматься будущей докторской диссертацией на тему «Резекция легких», которую защитил в 1949 году. Пережив все дни блокады Ленинграда, Федор Григорьевич так описывал свой опыт в книге «Сердце хирурга»: «Странное состояние, в котором человек находится в период тяжелых испытаний, пока еще толком не изучено. Он вдруг обнаруживает в себе удивительную способность работать дни и ночи, недели без сна и отдыха. Приходит „второе дыхание“, исчезают боли, которые досаждали до этого. Полуголодный, плохо одетый, человек стойко переносит такие тяготы, какие при мирной сытой жизни свалили бы его с ног в короткий срок… Я видел тому множество примеров, испытал это на себе. …Едва началась война, я словно бы забыл про все свои в общем-то не пустячные недомогания и стал есть грубую пищу таких сомнительных качеств, что в иное время тут же обязательно бы слег. А теперь — куда что делось! И позвоночник не напоминал о себе до окончания войны».
В Петербурге появится Музей блокадной медицины
- В январе 2022 года на базе Военно-медицинского музея будет открыт Музей блокадной медицины — особое экспозиционное пространство, посвященное вызовам блокадной поры и тому, как с ними справлялись ленинградские медики, — рассказывает научный сотрудник Военно-медицинского музея Татьяны Постоногова. — Экспозиция Музея блокадной медицины будет создана Военно-медицинским музеем при участии Группы клиник «Согаз Медицина» и АО «Номеко». В экспозиционном пространстве представлены редкие документы и уникальные артефакты, рассказывающие о малоизвестных страницах истории лечебных учреждений города во время Великой Отечественной войны, о героическом труде врачей и медицинских сестер на Ленинградском и Волховском фронтах. Одно из центральных мест экспозиции будет отдано отреставрированному санитарному автомобилю ГАЗ-АА («полуторке»), из собрания Военно-медицинского музея.
За годы блокады родилось 96 тысяч детей
Большая часть из новорожденных, порядка 68 тысяч, появилась осенью и зимой 1941 года.
Даже в нечеловеческих условиях на свет появлялись дети. Помимо алиментарной дистрофии, авитаминозов и гипертонической болезни, у женщин репродуктивного возраста наблюдались нарушения менструальной функции. Наиболее распространенным проявлением этих нарушений была аменорея. Зимой 1941 года около 80–90% женщин страдали этим заболеванием. И тем не менее за годы блокады в Ленинграде появилось на свет без малого 96 тысяч детей. Беременные получали продукты по карточкам рабочих, а за четыре месяца до родов женщинам выдавали дополнительный паек.
У молодых мам не было молока, поэтому практически все ленинградские дети, которые выжили, это были дети на искусственном вскармливании. Затем стали разрабатывали специальные смеси на основе смеси соевого и сгущенного молока.
Главный акушер-гинеколог Ленинграда в 1942-43 годах профессор Константин Рабинович писал, что в первую половину 1942 года число тяжелых осложнений при родах резко повысилось. Частота случаев эклампсии возросла по сравнению с 1940 года в 4 раза. Резко увеличилось количество преждевременных родов, а длительность родового акта сократилась. Он связывал это с общим ухудшением состояния здоровья женщин в период блокады, недостаточной калорийностью питания, почти полным отсутствием витаминов.
144 тонны донорской крови Красная армия получила из блокадного Ленинграда. Кровь брали даже у доноров с признаками дистрофии, другого выхода не было. К удивлению медиков, состав крови изменился незначительно. Когда закончилась тара для хранения крови, врачи тали использовать обычные бутылки из-под водки, из-под вина, из-под молока. Были даже разработаны специальные пробки, чтобы закупоривать эти бутылки»
Малоизвестные факты
Язва исчезла, появилась дистрофия
Через несколько месяцев блокады в Ленинграде исчезли популярные в мирной жизни диагнозы: аппендицит и язва желудка. Заметно реже встречались такие заболевания, как инфаркт миокарда, сахарный диабет, тиреотоксикоз. На первый план вышла дистрофия. По словам известного врача-патологоанатома Владимира Гаршина, который во время блокады изучал тела дистрофиков, органы истощенных ленинградцев уменьшались в несколько раз. К примеру, сердце здорового человека весит в среднем 300 граммов, истощенного — 150. Это значит, что организм начинал поедать сам себя.
Одни больные дистрофией высыхали, как щепки, — это называлось «сухая» дистрофия, другие, наоборот, наливались болезненной полнотой — это означало, что организм не в состоянии вывести жидкость. Кроме того, вместо еды люди часто пили воду — стакан кипятка для многих считался обедом. «Полный» дистрофик, как правило, погибал позже «сухого», гибель в большинстве случаев была предрешена. «Сухой» мог выкарабкаться при вовремя оказанном лечении. С ноября 1941 года алиментарная дистрофия стала главной болезнью города. Больницы были загружены на 170%.