28 января 1904 года Император Николай Второй приветствовал выпускников Технического морского училища: «Вам известно, господа, что третьего дня нам объявлена война. Дерзкий враг в тёмную ночь осмелился напасть на нашу твердыню – наш флот, без всякого вызова с нашей стороны». Тем временем в доках Кронштадта и Невского судостроительного завода вовсю кипела работа: «кто бьёт по заклёпке молотом, кто визжит электрическим сверлом, кто скрипит горном...» . Боевые корабли готовились к походу. Путь предстоял дальний: на Восток, через три океана, к... Цусимской катастрофе.
Выше всяких похвал
Одновременно с моряками в поход собирались и представители самой мирной профессии на земле – врачи.
«....За целый месяц стоянки в Кронштадте я урвался всего один раз на берег, в Петербург... надо было сделать массу закупок для лазарета....», – вспоминал судовой доктор Владимир Кравченко, получивший назначение на эскадру Тихого океана. Некоторое время спустя автор не без удовлетворения оставит в своем дневнике следующую запись: «Понемногу лазарет начинает принимать вид игрушечки. Ореховое, дубовое дерево, роскошное освещение, прекрасная ванная...»
К осени 1904 года обустройство медчасти на судах было завершено, о чём cтатский советник Рихард Гловецкий поспешил оповестить главного медицинского инспектора флота лейб-хирурга Владимира Кудрина: «Сим имею честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что на всех судах 2-й Тихоокеанской эскадры, ушедшей сего 30 Августа из г. Кронштадта, перевязочные пункты окончены оборудованием и приняты освидетельствовавшими их комиссиями... В настоящем своём виде, оборудование наших перевязочных пунктов не имеет себе равного ни в одном из флотов в смысле полноты его».
В помощь судовым врачам на кораблях, и правда, имелось всё необходимое: полный комплект хирургических инструментов, паро-электрические стерилизаторы и даже «приспособления с принадлежностями для пользования рентгеноскопией».
18000 миль пути
Затяжное, длиною почти в 8 месяцев морское путешествие из Кронштадта к театру боевых действий принесло судовым врачам немало забот. «Плавание было трудное. Команда была измучена длинным переходом с непривычными и неблагоприятными для него климатическими условиями», – вспоминал один из очевидцев тех событий.
Первой проблемой, обнаруженной ещё в Кронштадте, стало отсутствие чистой пресной воды. «Опреснители не действуют, и команде приходится пить сырую воду», - жалуется судовой врач. «Каждый день приносит мне двух тифозных. В лазарете я их не задерживаю и тотчас списываю на берег». Пресная и питьевая вода – мутная, с громадным количеством ржавого осадка и машинным привкусом - была в дефиците на всех боевых кораблях в течение всего похода. Выход из положения, впрочем, всё же нашёлся: «Вместо воды пьём красное вино; дешёвого не было, закупили дорогое». Конечно, такая роскошь была позволительна только для офицерского состава. Младшим по званию приходилось довольствоваться всего несколькими каплями, которые добавлялись в чай, для вкуса.
Вскоре команду одолела цинга – болезнь известная человеку в море ещё со времён великих географических открытий. Заболевание спровоцировал скудный и однообразный рацион. «Изо дня в день суп с солониной, а в промежутках между этой едой – чай с сухарями», – сетовали на свои гастрономические будни моряки. Стоит ли удивляться, что получив разрешение питаться на берегу, вся команда жадно накинулась на свежую зелень и фрукты, которыми так изобилуют тропические широты. Результат не заставил себя долго ждать: «начались гастрические заболевания, местная дизентерия... Пришлось запретить спуск на берег, продажу фруктов, овощей, даже доступ рабочим-китайцам...».
Нередко на кораблях случались нервные расстройства. В то время военная психология была ещё абсолютно новым направлением в медицине, потому к таким больным в большинстве случаев относились как к симулянтам. Впрочем, некоторые «пациенты» подобного отношения вполне заслуживали. «Один из боцманов, запасной, заскучал и решил притвориться сумасшедшим, объявил себя губернатором, забегал по палубе, рыча, как дикий зверь. Попав в лазарет и видя, что я не собираюсь списывать его на родину, на другой же день чистосердечно во всём признался. Теперь он служит верой и правдой. Да, от хорошей жизни не полетишь и не забегаешь губернатором по палубе», – с пониманием отнёсся к истории боцмана судовой врач.
Так или иначе, благодаря грамотной организации медицинской помощи на судах, к которой, пожалуй, впервые отнеслись со всей серьёзностью, человеческие потери эскадры до начала боевых действий оказались минимальными. «10000 людей, запертых в железных коробках, полгода в тропиках – и никаких заболеваний», – удивлялись после в штабе.
Увы, но ход войны это не изменило. После череды поражений в морских боях судовой доктор, участник Цусимы Яков Кефели с горечью заметил: «У нас были блестящие госпитали, чудные операционные на судах, необходимый инструментарий, солидные аптеки, опытные врачи, но всё это на практике слишком немного дало флоту».
Иностранцы оценили
«Едва мы успели разложить инструменты, как к нам повалили раненые. Ещё, ещё... Носильщики, сложив свою ношу..., убегали наверх на свои места. Санитары поспешно разрезали одежду, снимали жгуты, очищали рану, – вспоминает прошедший ад русско-японской войны флотский врач. – Я делал беглый осмотр, определял степень серьёзности кровотечения, туго тампонировал, накладывал повязку, бросался к другому раненому... Раны были – не то, что пулевые – варварские, сильно развороченные, обожжённые, загрязнённые обрывками одежды... По окончании перевязки раненые быстро уносились людьми санитарного отряда. Все работали молодцами».
Когда после разгрома русского флота, выбравшиеся из мясорубки чудом спасшиеся моряки оказались в американском госпитале в Кавитэ (недалеко от Манилы), русский санитарный отряд в потрёпанной форме, по воспоминаниям участников тех трагических событий, «не ударил в грязь лицом перед щеголеватыми янки». При каждом раненом имелись: история болезни, температурный листок и... рентгеновский рисунок, по которым за неимением собственного рентгеновского аппарата в военном госпитале, доктора-иностранцы вынимали осколки во время операций . «Пусть американцы не думают, что у нас как-нибудь», – не без гордости за державу говорили русские медбратья.
Да американцы так и не думали: к примеру, морской врач Раймонд Спир, детально изучив организацию медицинской службы на российских кораблях, в своём рапорте на имя медицинского инспектора Военно-Морского Флота США отметил, что та была «выше всяких похвал». Такую же оценку заслужили и русские судовые врачи, не прекращавшие делать свою работу даже во время морских боёв – в условиях, когда корабли содрогались от взрывов снарядов и стрельбы собственной артиллерии и когда зафиксировать пострадавшего на операционном столе становилось почти неразрешимой задачей.
Японцам конвенция не указ
В русско-японской войне принимало участие 5 специальных госпитальных судов: «Кострома», «Монголия», «Ангара», «Казань» и «Орёл». Последнее было оборудовано на средства Парижского дамского комитета. Кроме этого французы в качестве поддержки дружественной России, предложили для работы своих хирургов и фельдшеров. Инициатива, однако, не получила поддержки русского Морского министерства. В отказе звучало, что «французские врачи даже не могли бы объясняться с больными».
Деятельность «плавучих госпиталей» была строго регламентирована Гаагской конвенцией 1899 года и содержала несколько требований обязательных к исполнению. В частности, судну предоставляющему медпомощь, надлежало иметь строго определённый цвет и флаг, никогда не вмешиваться в боевые действия и всегда держать включёнными сигнальные огни. По одной из версий, именно последнее обстоятельство позволило японцам обнаружить русскую эскадру перед Цусимским сражением, обернувшимся её полным разгромом.
В нарушение конвенции госпитальные суда «Орёл» и «Кострома» спустя 4 часа после начала боя были взяты в плен при полном бездействии русских крейсеров, которые даже не пытались воспрепятствовать захвату, поскольку не получили от командования соответствующего приказа.
PS: Из 128 морских врачей, принимавших участие в Русско-японской войне погибли 16. Некрологи на всех погибших были напечатаны в Морской сборнике, а на стенах Петербургских и Кронштадтских госпиталей появились памятные доски с их именами, которые бесследно исчезли после революции.
Надежда Мадзалевская, «Ваш тайный советник», №5(23), май 2016