- Источник:
- «Фонтанка»
Марианна Замятина работала заведующей отделением кардиологии в больнице Святой Евгении на Старорусской улице и готовилась перевестись в «Ленэкспо» после его открытия. Накануне губернатору Александру Беглову за ее подписью отправилось письмо, где было перечислено, чего не хватает медучреждению, которое работает с COVID-19. 23 апреля Замятина написала заявление об увольнении по собственному желанию. В интервью «Фонтанке» она рассказала о причинах.
— Вы 34 года в медицине, последние 13 лет работали в больнице Святой Евгении, почему решились на увольнение?
— Вчера нас перевели со Старорусской (больница Святой Евгении) на Народную (Госпиталь для ветеранов войн). Я должна была сегодня начать работать в госпитале. Там ситуация с защитой врачей обстоит, на мой взгляд, еще хуже, чем у нас, где, по крайней мере, никто не входил в рабочем костюме (в том же, что ходят к больным) в ординаторскую. Здесь — совершенно спокойно. Но последней каплей было, когда одна из докторов, зная, что у нее COVID-19, тоже пришла в ординаторскую. Я уже собиралась идти в отдел кадров писать заявление о переводе, и, пока спускалась на три этажа, поняла, что не хочу работать в обстановке, где заведомо зараженный медик заходит в кабинет с коллегами.
— Это объясняется беспечностью врача или чем-то другим?
— На мой вопрос: «Что вы делаете?» — мне сказали: «Чего вы волнуетесь?». Я считаю, что это преступная халатность и неуважение к остальным сотрудникам. Понятно, что ей волноваться уже нечего — она заразилась, но почему я должна быть под ударом? Мне хватит того, что я принимаю четвертую неделю, занимаясь «ковидными» больными. Но там я защищена: в одежде, маске, перчатках. А в ординаторской я сижу всего-навсего в одном респираторе. На мне больше никакой защиты — обычный халат.
— А когда перевели медиков на Народную?
— Мы начали с нашими пациентами переезжать 22 апреля. И, видимо, 24-го тоже будут переезжать. Но здесь врачи тоже не подписывали бумаг, что работают с COVID-19. Нам было сказано 22 апреля через заведующих так: кто желает — пишет согласие на работу с ковидом и переезжает работать в Гавань («Ленэкспо». — Прим. ред.), но пока она не открыта, работает в госпитале. Все сотрудники моего родного 28-го отделения сказали — мы пойдем. Я тоже собиралась... Я уже имею трехнедельный опыт работы с этими пациентами, мне 57 лет: у меня хороший жизненный и клинический опыт, и вообще, голова на месте. Я понимаю, что могу реально людям помогать. И совершенно не собиралась уходить в сторону. Но считаю, что при таком наплевательском в прямом и переносном смысле отношении работать — это себя не уважать.
— А почему вообще врач, у которого подтвержден диагноз...
— Без комментариев. Я не знаю, почему он это делает.
— Хотелось бы понимать, он работает потому, что больше некому, или...
— Я не могу вам ответить. Мне смысл такого поведения непонятен, как и любому нормальному человеку.
— Вы подписали обращение губернатору «от лица многих сотрудников», подпись стояла только ваша.
— Я писала обращение от своего имени, потому что я не хочу подставлять молодых коллег, хотя со мной абсолютно все солидарны. Дело в том, что я уже пенсионер, и вопрос о трудоустройстве для меня так остро не стоит. У них — жизнь впереди, им еще работать. И я попросила никого в эту ситуацию не вмешиваться, потому что я говорю, не опасаясь за свою дальнейшую трудовую деятельность.
— Была ли на ваше обращение какая-то реакция?
— Меня позвали и вручили костюм — хороший, китайский, и перчатки. Я сказала: «А остальным?» Им вручили спустя два часа. До этого мы три недели работали в совершенно неподобающей одежде. И, в общем-то, все. Респираторы у нас свои. Щиток у меня свой, больше никто в них не ходит, к моему глубокому изумлению. Хотя в строительном магазине можно через интернет заказывать. Бахилы нам привезли, по-моему. Это Нэлли [Вавилина, депутат МО «Гавань»] постаралась, до этого их не было.
— Можно ли говорить о том, что на данный момент медработники в больнице обеспечены средствами защиты?
— Скажем так, не в полной мере. Пациенты не обеспечены масками. На мой взгляд, это самое главное — надеть маску на больного, потому что он заражает. (Руководство Госпиталя для ветеранов войн опровергает нехватку средств индивидуальной защиты в медучреждении, - прим.ред.).
— Руководство больницы как-то реагирует на требование обеспечить пациентов масками?
— Мне сложно сказать. За три недели реакция...хотелось бы, чтобы была более заметной. Пока ее нет.
— Никаких объявлений, объяснений, ничего?
— В общем и целом нет — «работайте».
— После того, как стало известно, что вы подписали это обращение, на вас оказывалось давление?
— Нет.
— И никакой реакции со стороны руководства больницы и городских властей вам не поступало?
— Нет.
— Вы провели две недели в карантине, работали с больными с подтвержденным диагнозом «коронавирус»...
— Это разнесенные истории. Сначала я работала в карантине, где подтвержденных коронавирусных пациентов переводили в Боткина. А следующая история началась с прошлого понедельника, когда только лично у меня [в отделении] было 15 «ковидных» пациентов, перевезенных к нам из других больниц. Они все поступали с внебольничной пневмонией. Я их называла «15 моих принцесс».
— За то время, которое вы провели в карантине и работали с больными ковидом, в больнице были налажены поставки всего необходимого медикам: чистой одежды, питания?
— Вот, кстати, питание — было! Надо отдать должное, нас кормили все время. Я так понимаю, надо сказать спасибо бизнесу, нам каждый день привозили обеды и ужины. Если не ошибаюсь, кафе на Мытнинской.
— А вы слышали о случаях, когда медиков просили задним числом подписать бумагу, что они работают с ковидом? Зачем это нужно?
— Я объясню. Это важно — чтобы у медиков был статус работающих с «ковидом». Во-первых, в противном случае не будет выплат. Во-вторых, если мы заболеем или, не дай боже, умрем, близким тоже ничего не будет выплачено. У нас заболело очень много персонала. Я не говорю, что это правильная практика — давать деньги за то, что ты заболел. Но по крайней мере, если человек умирает, родственники получат компенсацию. Потому что реально люди болеют крайне тяжело.
— В соцсетях, узнав о вашем увольнении, в комментариях предлагают помощь. Как могут помочь?
— Я готова работать в любом стационаре, где будет нормальная работа. Мне не надо больше никакой помощи.
— А врачам в принципе?
— Помощь, на самом деле, организовать реально. Для этого и денег много не надо — только немножко включить мозг. Берутся любые строительные материалы, которые помогут сделать шлюз, — в идеале, конечно, пластик. Чтобы помещение, где сидят больные, и то, где находится медперсонал, были разделены (чтобы врач, приходя от зараженных, мог переодеться. — Прим. ред.) Вы же понимаете, это не те средства, о которых можно вести разговор.
Второе. Люди должны делать маски. Куча женщин сидит дома и не знает, чем себя занять! Почему маски не нашить? Для того, чтобы пациент мог, как положено, каждые два часа менять маску. Потом мы ее обрабатываем дезраствором, гладим и снова им выдаем. Большое количество масок надо, да. Но тогда персонал не будет так заражаться.
И третье. Материал, из которого сделаны эти противочумные костюмы... это я в шутку так... сделаны всего-навсего из нетканого материала, который очень похож на тот, который я под крышу на даче укладывала. Он выпускает пар, но не запускает влагу. Идеально. На складах — полно. Почему не организовать швейное производство и не сшить? Люди без работы сидят! Дома женщины с машинками, с руками — сшейте! На больших, на маленьких медсестер и врачей. Это что, проблема? В войну варежки вязали, а здесь не могут костюмы сделать.
Это все можно и нужно делать обычным людям, потому что когда пришла такая беда, мы должны быть вместе, а не так, что кто-то сидит в норе, а кто-то с голыми руками брошен на амбразуру.
Еще хочу сказать, что огромное количество медиков заболело. Если бы наша власть публиковала количество зараженных медработников, может быть, эти безмозглые женщины, которые шоркаются с детьми по улице, перестанут это делать. Потому что болезнь — реальная, заразность ее очень большая. И заболеть — очень легко. А болеть очень тяжело. Этого просто никто не понимает. Люди слышат: «Ну да, сто человек в день в Питере заразились, ну это же ничего на огромный город...»
— То есть выделять из общей статистики отдельно?
— Я считаю, что такие данные — сколько медработников заболело и какого возраста — обязательно надо обнародовать. Для того, чтобы люди понимали — не старики болеют, а молодежь, болеет очень тяжело, и умирает тоже! Пока ни в одном средстве массовой информации не было ни одной смерти медработника. А это, правда, по слухам, не так.
Я знаю, что в Боткина — ну, это известные сведения, [заболели] 137 медиков, и бОльшая часть из них врачи. Еще наши медсестры и врачи во Второй городской больнице, много сотрудников госпиталя — больше 40 человек. В нашей больнице, по крайней мере, четверо медиков болеют, одна — очень тяжело. И никто об этом не говорит.
Понимаете, если бы была информация и нормальная статистика, люди бы боялись. А так что? «У нас роста-то никакого нет, у нас все хорошо». Эпидемия еще не началась, а медиков вышибает. В моем 28-м отделении на Старорусской заболели медсестра, медбрат и санитарка. Три недели работы — три человека. Притом что мы очень береглись.