- Источник:
- фото с clip.dn.ua
В центре лаборатории на столе — небольшая пластинка, разделенная на тысячи сегментов в виде сетки. «В каждом сегменте сетки — одноцепочный фрагмент ДНК клетки, который отвечает за развитие определенного вида рака, — буднично говорит человек в белом халате. — Мы берем от пациента двухцепочную ДНК, переводим ее в одноцепочную форму, присоединяем к ней флуоресцентную метку и наносим на микрочип. При наличии любого комплементарного фрагмента на микрочипе ДНК пациента связывается с ним, образуя двухцепочную ДНК и указывая на наличие связанного с заболеванием гена. Так мы выявляем потенциальные мишени действия лекарственных средств. И выделяем заинтересовавшие нас гены для создания рекомбинантной ДНК». В двух словах ученый американской фармкомпании описал один из актуальных методов производства биолекарств. Для вывода одного такого препарата на рынок требуется не менее миллиарда долларов и пятнадцать лет работы.
Скоро такое высокотехнологичное и дорогостоящее производство появится и в России. Выпуск биопрепаратов правительство обозначило как главный тренд развития отечественного фармпрома. Доля российских препаратов на отечественном рынке к 2020 году должна составить 50 %. При этом 60 % отечественных препаратов должны быть инновационными, созданными с использованием биотехнологий.
Прочь из аутсайдеров
С учетом того, что пока доля российских препаратов на рынке не превышает 20 %, а биотехнологии в стране только начинают развиваться, обозначенные отраслевые ориентиры выглядят весьма амбициозными. Как только фармотрасль и биотехнологии вошли в число приоритетов промышленной политики государства, они стали обрастать большим количеством идей, целевых программ и институтов, призванных стимулировать инновации.
В частности, правительство приняло Стратегию развития фармацевтической промышленности РФ до 2020 года и федеральную целевую программу «Развитие фармацевтической и медицинской промышленности на период до 2020 года и дальнейшую перспективу» (сокращенно «Фарма-2020»). Эта программа предусматривает вложение 120 млрд рублей в реконструкцию имеющихся предприятий (прежде всего их перевод на международные стандарты GMP), а также в развитие научно-исследовательских центров разработки биопрепаратов. В недрах правительства готовится и программа развития биотехнологий до 2020 года — «Био-2020», примерный объем предусмотренных в ее рамках инвестиций — 3,5 млрд долларов.
Правительство пытается вытащить отрасль из аутсайдеров и планирует не жалеть на это денег. Ведь доля отечественных лекарств составляет не более 20% на аптечном рынке и менее 10 % — на рынке госзакупок. Отечественные фармкомпании до сих пор выпускают преимущественно простые химические препараты, разработанные в середине прошлого столетия. При этом наших производителей на рынке теснят индийские, китайские и восточноевропейские, у которых ниже издержки.
По сути, отечественные производители сегодня выживают в узких рыночных нишах: например, в производстве биодобавок или простых лекарственных препаратов типа йода, корвалола и прочих.
В то же время в последние годы в отечественном фармпроме появилось порядка дюжины новых биотехнологических компаний, которые занимаются созданием инновационных препаратов. При наличии определенных условий они смогли бы стать основой нового технологического уклада в отрасли.
«Если раньше 95 % заказов на исследовательские работы поступало от иностранных партнеров, то сегодня мы чувствуем спрос и со стороны отечественных производителей, — говорит Дмитрий Кравченко, генеральный директор Исследовательского института химического разнообразия. — Российские компании обеспечивают уже 30 % таких исследований, вначале по импортозамещающим, а сейчас и по инновационным препаратам».
Вроде бы все усилия сегодня должны быть направлены на то, чтобы помочь новым компаниям развивать свои наработки. Однако, несмотря на предпринимаемые шаги, создать механизмы вывода отечественных инновационных препаратов на рынок пока не удалось.
Не пропустить волну
Биотех — мощная инновационная волна в мировой экономике, способная в обозримом будущем изменить до неузнаваемости многие виды промышленности: энергетику, сельское и лесное хозяйство, пищевую и фармацевтическую. Если Россия эту волну пропустит, мы будем вынуждены импортировать биопродукты так же, как импортировали многие промышленные и информационные технологии в XX веке, и опять окажемся за чертой актуального технологического уклада.
Лучше всего биотехнологии развиваются в фармпромышленности: лекарства занимают 25 % мирового рынка продуктов, произведенных при помощи органических технологий.
Биолекарства — средства, полученные с использованием белков, ДНК-вакцин, моноклональных антител, пептидных антител. К биотехнологиям в фармацевтике можно отнести и новые экспериментальные подходы — генную терапию, терапию на основе стволовых клеток, применение РНК-вирусов. В отличие от обычных химических препаратов, действие которых основано на подавлении в организме определенных процессов (например, воспаления), биопрепараты активируют биологические функции, помогающие справиться с болезнью.
«Информация о наличии в геноме пациента определенных мутаций позволяет создать с помощью методов генной инженерии лекарственный препарат, который целенаправленно воздействует на ключевые для развития заболевания участки метаболического пути, то есть использовать персонализированный подход к терапии заболевания», — говорит Мария Мягких, медицинский директор компании «Amgen» в России. В этом принцип создания биопрепаратов.
Сегодня их доля на глобальном фармацевтическом рынке составляет более 20 %, и растет она быстрее, чем доля обычных химических лекарств: не менее чем на 30 % в год. Это связано с тем, что биопрепараты позволяют бороться с самыми серьезными заболеваниями, такими как СПИД, онкология, аутоиммунные патологии и проч.
Биолекарства эффективны и при лечении распространенных заболеваний, да и побочных эффектов они имеют значительно меньше, чем традиционные лекарства.
«Значение антибиотиков для здравоохранения будет уменьшаться, поскольку они перестают справляться со многими бактериями, — говорит Илья Шпуров, президент компании «Инпарк», в состав которой входит компания «Красфарма». — В последние десятилетия бактерии выработали целый ряд специфических веществ, которые нейтрализуют эти антибиотики. Да и токсичные эффекты от использования антибиотиков велики. Поэтому лет через двадцать многие традиционные лекарства будут неэффективны».
Нишевые инновации
Отечественный рынок биопрепаратов в сравнении с рынками развитых стран невелик — 2,2 млрд долларов, в то время как в США, например, 20 млрд долларов. Более половины российского рынка — это генно-инженерные гормоны (например, инсулин), коагулянты и терапевтические ферменты. Чуть меньше миллиарда долларов приходится на продажи биоинженерных препаратов на основе моноклональных антител (возникающих из одной плазматической клетки путем клонирования для непрерывного производства идентичных антител с одинаковыми терапевтическими свойствами).
В основном рынок принадлежит иностранным компаниям — «Pfizer», «Novartis», «Sanofi-Aventis»,« Roche», «Amgen». Отечественные производители — «Биокад», «Биннофарм», «Фармсинтез», «Фарм-Синтез», «Изварино-фарма», «Петровакс Фарм» — занимают менее 10%. Наши компании работают в сегменте диагностических или профилактических средств, например вакцин, бактериофагов, тест-систем, либо воссоздают качественные копии западных терапевтических препаратов.
Например, московская компания «Фарм-Синтез», работающая над созданием дженериков первого поколения, занимает почти половину сегмента гормонозависимых противоопухолевых средств, оставив далеко позади глобальных гигантов «Novartis» и «Roche».
По данным готовящейся целевой программы «Био-2020», локальное производство биоаналогов в нашей стране для целей импортозамещения составляет 13 % от общего объема биопрепаратов.
Фундаментальных инноваций у отечественных компаний практически нет — это связано с дороговизной поиска молекул и выведения их на рынок. Компании, как правило, сосредоточены на поиске новых терапевтических свойств уже известных молекул или на новых способах доставки активных веществ в организм.
В связи с этим российские компании довольно часто обращаются к нанотехнологиям — манипуляциям с молекулами и структурами атомарного масштаба, поскольку те обеспечивают адресную доставку к строго заданной клетке. В перспективе наноразмерные системы доставки, имеющие на своей поверхности рецепторы для распознавания нужных клеток, будут способны доставлять действующие вещества в участки генов в строго определенные типы клеток. Это позволит радикально продвинуться в лечении хронических, в том числе наследственных, заболеваний.
«Препарат для лечения онкозаболеваний печени, а затем его метаболиты после всасывания из желудочно-кишечного тракта обычно обнаруживают не только в печени, но и в других органах и тканях, что совершенно не нужно пациенту, — рассказывает Игорь Варламов, генеральный директор компании «Биннофарм». — С помощью разработанных и освоенных нами нанотехнологий лекарство доставляется непосредственно в печень». Более того, нанотехнологии задают биопрепаратам новые потребительские свойства.
Биопрепараты — сложные крупные молекулы, которые разрушаются при прохождении через желудочно-кишечный тракт человека. Поэтому их применяют внутривенно или внутримышечно.
«Нанотехнологии же дадут возможность использовать препараты полипептидной природы перорально, как обычные лекарства, — рассказывает Орест Ибрагимов, генеральный директор инновационной компании «Изварино-фарма», — и это позволяет использовать их для лечения заболеваний не только в острой, но и в хронической стадии, а значит, расширить круг пациентов, которым этот препарат может помочь. К тому же, в отличие от обычных биопрепаратов, низкомолекулярные вещества способны преодолевать гематоэнцефалический барьер. Следовательно, их можно использовать для лечения заболеваний головного мозга, таких как психические расстройства и нейродегенеративные заболевания. Над этим мы сейчас и работаем».
Госзаказа недостаточно
Как увеличить долю отечественных биотехнологичных компаний на отечественном фармрынке? Это эффектная, но труднодостижимая цель: производство биопрепаратов принципиально отличается от химического синтеза. Поиск нужной молекулы, ее трансплантация и затем создание на ее основе клеточной линии, которая, по сути, и является лекарством, — все эти этапы уникальны в каждой компании, их невозможно тиражировать.
Риски тоже высоки: только один из десяти новых биопрепаратов может пройти доклинический период (испытания на животных) и один из трех — клинический (испытания на пациентах в три этапа). Порой компании приходится снимать препарат с производства на заключительной стадии клинических испытаний (например, из-за обнаруженных побочных эффектов), и она несет огромные убытки.
Больших инвестиций требуют и регистрация препарата, и его серийный выпуск (например, для производства биопрепаратов требуются так называемые клеточные культуры, получаемые дорогостоящим методом выращивания клеток в лабораторных условиях).
Главный драйвер фармпроизводства — увеличение государственного заказа на покупку инновационных препаратов, что сегодня в России и происходит. «Появление целевых программ многое изменило в фармацевтической промышленности, — говорит Орест Ибрагимов, — многими разработками, что пылились на полках в научно-исследовательских институтах последние двадцать лет, начало интересоваться Минпромэнерго».
Однако не все компании, у которых есть инновационные идеи, могут сегодня рассчитывать на госзаказ. Государство заключает контракты только с теми, кто уже имеет значительный научно-исследовательский задел, разработанную лекарственную форму, подтвержденную доклиническими и начальными фазами клинических испытаний.
Очевидно, что в эту категорию попадают прежде всего иностранные компании, а не отечественные, которые в основном находятся на уровне стартапов. «Программа «Фарма-2020» не создает условий для создания высокотехнологичных производств с нуля, – убежден Виктор Дмитриев, глава Ассоциации российских фармпредприятий. — В России нет производственной базы для выпуска современных биопрепаратов. Даже у дженериковых производств, которые развиты в нашей стране не в пример лучше, фонды давно устарели — только треть из них соответствует современным стандартам GMP».
Практически нет в России и инфраструктуры доклинических исследований: сегодня работает крупный виварий в Пущине, который принадлежит Институту биоорганической химии РАН, и основанный еще до революции Всероссийский научный центр биологически активных веществ в Старой Купавне. Компании, которым нужно проводить доклинические испытания, зачастую вынуждены обращаться в зарубежные лаборатории, что увеличивает и без того немалые расходы на исследования.
В России практически не проводятся и другие виды исследований, в том числе исследования на клеточных культурах, поскольку эти культуры в стране не производятся.
Чиновники же считают, что в стране есть хороший задел для развития медицинских инноваций — оставшиеся с советских времен научные институты и лаборатории, вокруг которых можно сформировать медико-биологические кластеры. У этих институтов действительно есть передовые наработки — в генной инженерии, изучении моноклональных антител и проч.
Например, Научно-исследовательский институт химического разнообразия («Химрар») сегодня предлагает множество инновационных разработок, располагает библиотекой молекул, на основе которых можно создавать биопрепараты. Есть перспективные наработки у многих НИИ в Москве, Петербурге, Перми, Томске. Но их знания никак не преобразовываются в коммерческие продукты.
Компании считают, что целесообразнее сегодня ориентироваться не на кластеры, а на спрос. «Биотехнологические стартапы будут появляться там, где есть спрос, а не там, где чиновники собираются строить кластеры. Не обязательно все технологические этапы производства лекарств должны быть в одном месте. Разделение труда на планете сегодня таково, что подчас выгоднее проводить испытания в одной стране, а лабораторные исследования — в другой. Мы, например, некоторые исследования проводим на R&D-площадках Израиля и Дании», — говорит Орест Ибрагимов.
Короткий венчур
Но наличия госзаказа и научно-исследовательских институтов для развития биотехнологий недостаточно. Нужны финансовые организации, которые позволили бы обеспечить промежуточные этапы вывода новых препаратов на рынок. В России нет практики привлечения частных инвестиций в стартапы. Впрочем, в последние годы появляются многочисленные проекты для финансирования инноваций, например технопарк «Сколково», где биофармацевтика должна стать ведущим направлением.
Однако пока инноград не может предоставить компаниям производственную инфраструктуру, в которой они так нуждаются, а лишь выделяет статус «резидента» и, если повезет, гранты (они могут доходить до 100 млн рублей) стартапам, которые предлагают «действительно инновационную идею». По словам биофармацевтов, в уставе новоиспеченных резидентов «Сколково» упоминания о производственной деятельности быть не должно — за этим тщательно следят на этапе отбора. То есть, по сути, «Сколково» рассчитано на R&D-центры, а не на производственные компании. И это останавливает российские стартапы: почти все они вышли из производственников и обратились к инновациям только после того, как научились зарабатывать на выпуске дженериков, накопив опыт и финансовые средства.
Впрочем, руководство «Сколково» утверждает, что со временем сможет предложить компаниям инфраструктурные услуги. «Мы намерены построить на территории технопарка производственные мощности, а также центр доклинических испытаний, который разрабатываем совместно с биологическим центром Института биоорганической химии в Пущине. Проект будет финансироваться и госбюджетом, и частными инвесторами», — говорит Гелена Лифшиц, директор медицинских программ «Сколково».
Отталкивает стартапы и то, что у технопарка пока нет достаточного количества экспертов для отбора грантополучателей. «Мы разработали средство для лечения болезней желудочно-кишечного тракта. Но в «Сколково» нам сказали, что мы пока не можем подать заявку на грант, поскольку врачи-гастроэнтерологи в экспертной панели отсутствуют», — говорит один из разработчиков биопрепарата, пожелавший остаться анонимным.
Да и налоговые льготы, которые «Сколково» предлагает резидентам, не очевидны. Например, налог на прибыль обнулен в течение первых десяти лет. Но в этот период биотехнологические компании проводят клинические испытания препаратов, и никакой прибыли у них в принципе быть не может.
Венчурные фонды, которые сегодня развиваются в стране, прежде всего в лице «Роснано», Российской венчурной компании и прочих федеральных и муниципальных организаций, тоже не всегда ориентированы на инновации. Сегодня их бюджеты аккумулируют сотни миллиардов рублей, но компании жалуются, что у этих организаций зачастую нет четко прописанных критериев, на основании которых можно получить финансирование. При этом венчурные фонды требуют гарантий, что через пять лет выручка от продаж нового продукта составит не менее 250 млн рублей. «Ни одна биотехнологическая лаборатория не может гарантировать, что сделает успешное лекарство, — горячится специалист, пожелавший остаться неназванным, — поэтому в западных странах разработчики в случае неудачи не имеют обязательств перед венчурными фондами. Инвестор лишь разделяет риски стартапа или его успехи. За пять лет вывести препарат на рынок невозможно. Порядка 12–15 лет потребуется на проведение полного цикла доклинических и клинических экспертиз».
За поддержкой на Запад
В поисках инвестиций российские стартапы часто идут на сотрудничество с западными производителями фармпрепаратов. Так, «Изварино-фарма» заключила договор с крупнейшей швейцарской компанией — мировым лидером в лечении бесплодия о создании платформы нанотехнологий. «Биокад» сотрудничает с глобальной Pfizer в части подготовки кадров. «Петровакс Фарм» сотрудничает с Phizer в производстве инновационных вакцин.
Такие альянсы более выгодны, чем обращение в отечественные венчурные фонды. Для российской компании это возможность получить финансирование разработок на адекватных условиях. «Мы разрабатываем для нашего партнера определенную технологию, которая позволит ему производить препараты для женского здоровья в новой, более удобной форме. При этом инновация остается нашей интеллектуальной собственностью. Сотрудничество позволит нам наладить выпуск и дистрибуцию нашего препарата», — говорит Орест Ибрагимов. Западные компании тоже заинтересованы в сотрудничестве с локальными R&D-центрами, которые, как правило, более мобильны и креативны, чем транснациональные гиганты.
Правда, случаи такого сотрудничества в России пока редки. В основном иностранцев наша страна больше интересует как рынок сбыта лекарственных средств. Отечественный фармрынок растет на 15–20 % в год — более чем в пять раз быстрее, чем европейские и американские рынки. Почти все представители «большой фармы» в последние годы открыли заводы в России, чтобы быть ближе к конечному потребителю и локализовать производство, как того требуют сегодня местные власти. Однако западные фармкомпании запускают в стране самые простые этапы производства, прежде всего упаковку.
Нужны правильные тарифы и инфраструктура
Отечественные стартап-компании говорят, что для развития биотеха в России полезнее было бы не создавать многочисленные фонды, а построить необходимую инфраструктуру: создать центры доклинических испытаний (виварии), наладить производство сырья — клеточных культур и органических препаратов. Сегодня молодым компаниям приходится проводить доклинические испытания за границей, там же покупать и сырье, что увеличивает их издержки. По словам бизнесменов, правильные таможенные тарифы могли бы стимулировать их развитие.
«Фундаментальные разработки требуют определенных химически активных веществ, ввозить которые в Россию очень сложно. Незарегистрированные в России субстанции, пусть даже в граммовых количествах, можно завезти только по разрешительным письмам Минздрава. Химические ингредиенты для получения новых лекарств можно завезти по так называемым отказным письмам ведомства. Таким образом, чтобы провести эксперимент, ученый каждый раз должен подавать заявку в Минздрав. Срок рассмотрения этой заявки по регламенту — пять рабочих дней, на деле — до четырех недель. Это, конечно, тормозит исследовательскую работу, — говорят российские биотехнологи. — Кроме того, биотехнологическая субстанция требует особых условий хранения. Находясь несколько дней на таможне, вне этих условий, она теряет свои качества. Поэтому российским ученым зачастую не остается другого выхода, кроме как на свой страх и риск завозить вещество из-за границы в личном багаже».
Чтобы сырье доставлялось в научную лабораторию в короткие сроки, в стране должны работать аккредитованные организации, которые будут поставлять активные вещества экспресс-почтой, без разрешительных писем.
Надо оптимизировать и импорт оборудования для производства инновационных лекарств. Сегодня фармкомпании могут беспошлинно ввозить в страну оборудование, если оно подходит под определение «уникальное». Но доказать эту уникальность на таможне подчас невозможно. Поэтому компаниям приходится платить за него 20-процентные пошлины, которые, учитывая дороговизну оборудования, исчисляются миллионами долларов.
Помимо инфраструктуры нужно создать в стране и правильную нормативную базу в области развития биотехнологий. Существующие правовые нормы этому развитию препятствуют: например, в стране действует 94-й закон о госзакупках, ключевым критерием которого является цена. «Зачем компании напрягаться с инновациями, когда главное — произвести лекарства по самой низкой цене? Можно делать типовые дженерики, вот и все», — уверен Виктор Дмитриев.
Источник: