- Источник:
- фото с clip.dn.ua
В прошлом году его центр с антиспидовой программой стал резидентом Сколкова. Ученый оъяснил, почему со СПИДом борются так долго и когда наконец победят.
Как в Ленинграде нашли СПИД
- Вы когда начали разработку вакцины?
- Прежде чем говорить о вакцине, надо сказать о СПИДе — как он был открыт. Все началось с исследований рака. В конце 60-х годов появилась гипотеза, что рак вызывается вирусами. Была создана международная (в основном американская) программа «Поиски вируса рака человека», которая увенчалась успехом: были обнаружены вирусы лейкоза. Но, кроме того, с использованием разработанных технологий был открыт вирус СПИДа. Наука иногда играет роль провидца, начиная решать проблемы, которые еще никто не успел заметить. Я был постдоком в лаборатории доктора Галла в США, открывшего этот вирус, и оказался одним из немногих в Ленинграде, кто что-то понимал. Это было в 1983–1984 годах. Я написал письмо в правительство о том, что есть такая зараза. Первая лаборатория в стране, посвященная изучению СПИДа, была открыта мной, здесь, в Петербурге.
- Но на тот момент о зараженных ВИЧ в России не было известно?
- Первый случай вирусной инфекции тоже был выявлен нами. Городская лаборатория открылась в Петербурге в 1987 году, и тогда же главное управление по здравоохранению издало приказ о скрининге на ВИЧ. Скрининг начался 15 апреля 1987 года, 25 лет назад. Через 2 недели обнаружили первый случай ВИЧ-инфекции.
- Кого вы проверяли?
- Мы начали проверять иностранных студентов-африканцев, которые здесь обучались, и их партнеров. Так мы, кстати, открыли эпидемию в некоторых странах, где о ней еще не было известно, в том числе в Эфиопии. Постепенно мы довели скрининг до миллиона анализов в год.
- И сейчас ежегодно в Петербурге проверяется миллион человек?
- Сейчас поменьше, 500 — 600 тысяч. Но тогда мы довели до миллиона и стали осуществлять программу контроля качества скрининга. Не получив ни копейки от государства, мы провели программу контроля в 250 лабораториях России, и показали, что качество скрининга высокое. Это было важно, ведь до 1995–1996 годов очень мало выявлялось случаев СПИДа.
- Почему?
- Потому что его правда не было. А нам говорили: вы не умеете измерять. Мы доказали, что умеем. А когда вирус проник в среду наркоманов, мы сказали, что выходим и на группы риска. С 1987 по 1996 год мы изучали раннюю фазу эпидемии, которая не была описана ни в одной другой стране.
- А когда началась работа над вакциной?
- Мы открыли первый случай ВИЧ, внедрили анализы, выделили вирус, первыми его проклонировали и прочли его код. И на этой основе в 1997-м году мы создали первую в России программу и выбили из государства 70 млн долларов на создание вакцины.
Надо сказать, тогда была Дума интересная, и можно было через нее провести реальный проект. Тогда в научном комитете был выпускник ЛГУ Михаил Глубоковский, и если бы он там оставался, наша наука не оказалась бы на дне, как сейчас. Но создается впечатление, что такие люди, которые что-то создают, не нужны государству. И пока так будет, у нас не будет никакой науки, потому что не может наука существовать в хаосе коррупции.
В 97-м году я сформулировал основные направления развития вакцины, которые до сих пор в России действуют. Когда первая вакциновая программа прекратила существование, мы начали другую программу — в 2006 году написали письмо президенту за подписью ректора СПбГУ Людмилы Вербицкой, и Владимир Путин на нем написал резолюцию, которая всех заворожила, — и началась вторая программа. Она осуществлялась в 2009–2010 годах, на нее был выделен 1 млрд рублей — меньше, чем в первый раз, но тоже достаточно много. В конце программа снова закрылась и уже второй год не финансируется. Пока нам не удалось организовать следующую.
- И когда работа продолжится?
- Программа лежит в пыли уже 2-й год. Никто не реагирует: ни первые лица, ни вторые, ни министры… Нет никакого финансирования вообще. И тут вдруг возникает Сколково. Тоже пока непонятно, что за проект, насколько он реальный.
- В резиденты Сколкова вас легко взяли?
- Я встретился с Игорем Горяниным, руководителем биомедицинского направления, спросил: нравится вам проект по антиспидовой вакцине? Нравится, говорит, подавайте, через две недели рассмотрим. Эти две недели продолжались год. Потом они нас приняли в Сколково, но денег еще не дали. Недавно, 16 февраля, мы подали на грант. Истекли положенные два месяца — я спрашиваю, как мой проект, а они: так мы только подыскиваем рецензентов! Опять та же самая история.
Иногда меня посещает недоверие к Сколковскому проекту как ко всему, что происходит в России. Но жизнь покажет. Наше общество в любом случае найдет силы, чтобы продолжить вакциновые проекты.
- Что дает резидентство Сколкова?
- Кое-какие послабления налоговые.
- Ощутимые?
- Снижены ставки налога на прибыль, НДС, на имущество. Плюс пониженные ставки по Пенсионному фонду. Бухгалтер говорит, это очень существенно. Выходит, помогают они нам.
Хорошо, что Сколково претендует на внедренческую деятельность, не только на научную. Один из главных недостатков российской науки — не дефицит денег, а невостребованность. Внедрения нет. У Гранина есть роман «Иду на грозу» — так вот, ничего не изменилось с 60-х годов! Только попробуйте что-то внедрить! Никому не нужны инновации. Почему Америка успешна? Там агрессивные и способные побеждают. А у нас побеждают самые хитрые и тупые. Мне как-то на телевидении задали вопрос: есть ли интеллектуальная деградация в России? Я сказал, да, потому что нами управляют идиоты. Был шок в студии, но потом все оправились. Я сейчас пишу статью: «Суперзадача как антитеза интеллектуальной деградации». Поскольку мы все-таки интеллигенты и интеллектуалы, мы должны создавать идеи, такие, которые разрушат эту всеохватывающую удушающую посредственность. Вот мы говорим об антиспидовой вакцине, но нам нужна еще духовная какая-то вакцина, наше общество — и не только наше — утратило критерии качества: что хорошо, что плохо. Вот мы и мечемся: деньги в одном месте, хорошие проекты в другом.
Петербург обогнал Москву по числу ВИЧ-инфицированных
- По какому принципу работает ваша вакцина?
- Это ДНК-вакцина. Она основана не на белке, а на чистой ДНК. Вообще вакцины в своем развитии прошли длинный путь. Раньше это был просто ослабленный или убитый микроорганизм — но иногда от таких вакцин умирают. Потом появились генно-инженерные вакцины — например, против гепатита В. Такие из одного белка состоят. Теперь появились вакцины на основе ДНК — их в мире тоже уже тестируют и внедряют. Такая вакцина стимулирует клеточный иммунитет и может применяться так же, как терапевтическая, не только как превентивная. Тут огромное поле для работы, а мы пока стоим, ждем.
- В России разрабатываются другие антиспидовые вакцины?
- Да, всего три: здесь, в Петербурге, в Москве и в Новосибирске. Все три прошли клинические испытания первой фазы.
- А сколько всего фаз?
- Первая — это проверка только на безопасность, тестируется 20 здоровых людей. Вторая — около 100 человек, это более глубокая иммунология. Третья фаза — заключительная — на эффективность. Она очень дорогая. На этой фазе проводится эпидемиологический эксперимент, вы должны доказать, что применение вакцины приводит к статистически достоверному снижению случаев заражаемости.
- До этой стадии никто не дошел?
- Во всем мире дошли 3 или 4 вакцины, и лучшая дала 30-процентное снижение. И это при тех миллиардах, которые там выделяются!
- Какова статистика ВИЧ по Петербургу?
- Вы знаете, Петербург обогнал Москву по абсолютному числу ВИЧ-инфицированных. При том что в Петербурге в 4 раза меньше население. И вот когда в Смольном заседал комитет по СПИДу, я сказал: мы рекорд поставили! И предложил: давайте сделаем рабочую группу, которая проверит: либо Москва плохо тестируют на ВИЧ, либо мы плохо работаем. Мне сказали: напишите и пришлите ваши предложения. Я написал, уже больше месяца прошло — нет ответа.
- Сколько это в цифрах?
- Цифры можно найти в интернете. По данным Федерального центра СПИД, в Москве ВИЧ-инфицированных 38 367 человек, в Петербурге — 46 239. Мы обогнали в 1,5 раза по абсолютному числу! На душу населения, выходит, у нас в 4 раза больше больных, чем в Москве! Вот я и предложил выяснить, кто плохо работает. Знаете, я работал в центре в Москве, его директор Алексей Мазус — мой друг. Я видел: они хорошо работают. Прежде там начальником комитета по здравоохранению был Сельцовский Андрей Петрович, и мы его наградили премией за борьбу со СПИДом на одной из ежегодных конференций. Мое мнение, что это он и Мазус достигли вместе того, что у них СПИДа в 4 раза меньше, чем у нас.
- В плане финансирования вы на кого надеетесь?
- Мы не надеемся ни на кого. Мы идем своим путем. Как организовали первую и вторую программы, так и третью организуем. Другое дело — как это выглядит. Программа выполнена — но никто не реагирует. Это самая плохая политика — когда нет политики.
В нашей стране трудно сейчас осуществлять федеральные программы, потому что нет политической воли, механизмов контроля, нет мотивации. Мы создаем программу, она достигает выдающихся результатов, в мире это признают — а нам просто ничего не говорят. И только твердят про инновации и про то, что дадут денег Сколкова.
- Если мы отстаем от западных разработчиков, так, может, легче взять или купить у Запада их разработки и не тратить деньги на свои попытки…
- Конечно. И армию западную — чего свою-то держать? Они нас лучше защищать будут! И религию западную. Все западное пусть будет. К сожалению, так не получится. Суверенные государства должны иметь все признаки суверенности. Я тут смотрел индекс цитирования Nature — так даже Папуа-Новая Гвинея в прошлом году опубликовала там одну статью. Это их большое достижение, это важно. А то, что у нас происходит, вызывает чувство негодования.
- И что с этим делать?
- Ели мы хотим движения вперед — систему надо менять. И надо менять нашу убогую философию равнения на середнячков. Либо ты ставишь великие цели и достигаешь их, либо падаешь. У нас сейчас нет высоких целей: все государственные посты занимают не для решения проблем, а с целью кормления. Все это надо менять. А если мы хотим стабильности, при которой зад затыкают бутылкой от шампанского, — так мы ее уже получили. У нас создался класс людей неприкасаемых, когда бюрократы убивают людей на пешеходных переходах — и им ничего. Этого народ вечно терпеть не будет, надоест. Ведь и иго монгольское, хотя 200 лет терпели, не вытерпели…
Моя ученица, Наташа Васильева, недавно выиграла поездку на конференцию в Цюрих. Она выступала на тему внутрибольничных инфекций среди молодых врачей. Это ее магистерская диссертация. Знаете, что она выяснила, почему врачи инфицируются? Потому что не хотят, не умеют предохраняться, их не научили! Это же падение профессиональное полное! Это ужасно, когда профессионалами не соблюдается техника безопасности. Она 80 человек опросила и выяснила это. Правда, там, в Цюрихе, она не говорила, что это отражение общей ситуации в России. Но поглядите вокруг: то тут самолет упал, то там платформа утонула и так далее. Это везде так.
- Ежегодно на борьбу со СПИДом выделяются деньги из бюджета. На что они тратятся?
- Эти деньги из бюджета выделяются на практические мероприятия, в том числе на лекарства.
- Куда именно они поступают?
- В центры СПИДа, на лекарства и прочие нужды. При этом из этих средства на профилактику идет всего несколько процентов. И непонятно: мы боремся с эпидемией или только лечим больных? СПИД — эпидемия, с ней надо бороться специальными методами. Вакцина для этого и разрабатывается, но постоянно как-то уходит за горизонт. В мире на вакцину выделяется около 1 млрд долларов в год, только в США — около 600 млн. Это огромные цифры. А Россия вообще ничего не выделяет. Это позор. Нам обещают научный Ренессанс. А чего обещать? Нужно выделить из бюджета 5-6 % на науку, как в ведущих странах. А с 1 % какое может быть возрождение!
Без политической воли не обойтись
- Почему сейчас заражаются СПИДом? С 1980-х что-то изменилось?
- Изменилось сильно и в нехорошую сторону: раньше в нашей стране заражались в основном наркоманы, а сейчас около половины случаев заражения в Питере — половым путем. Число зараженных около 1 % — это означает, что в Питере началась генерализованная эпидемия, то есть вирус распространяется вне групп риска. И никто не замечает этот факт.
- Не стоит ли тогда сделать тестирование на ВИЧ обязательным?
- Я вам не рассказал, какой в 1994 году был скандал с этим тестированием! Очень остро стоял вопрос, нужно ли тестировать. Весь мир во главе с ВОЗ отказывался, мы одни тестировали на тот момент. И у нас тоже хотели отменить скрининг на ВИЧ, но мы устроили скандал в Думе. И в итоге добились того, чтобы тестировать отдельные группы. Скандал был жуткий, но в результате удалось сохранить несколько сотен скрининговых лабораторий и производство отечественных тест-систем. Когда закон приняли, был фантастический резонанс: Россия решила тестировать на СПИД! Сейчас модель скрининга, которую мы разработали тогда, принял весь мир.
- А почему бы всех не тестировать?
- Есть возможность по отдельным медицинским показателям выделить группы, которые надо проверять и которые нет. Концепция, кого тестировать, постоянно развивается.
- В Петербурге, как пишут, лечатся около 6 тысяч зараженных, между тем их официально 40 тысяч. Почему так мало лечатся?
- Согласно существующим правилам, лечатся не все, только те, кому уже плохо становится. Хотя, согласно новейшим открытиям науки, лечить надо сразу, чтобы не был заразным. Все 40 тысяч надо лечить! Не так: не изволите ли вы принять лекарство, а заставлять принимать обязательно.
- А как работают эти лекарства?
- Они работают по молекулярному принципу. Они подавляют существенные стадии жизненного цикла вируса. Этих стадий несколько, поэтому препаратов существует большое количество. Вообще с их помощью можно снизить эпидемию, подавить заражаемость, но это очень дорого. Хотя была борьба за снижение цены лекарств — ведь сколько стоит оно в фирме, никто не знает никогда: может, стоит 4 копейки, но продают его за много тысяч. Мы все время боремся в первую очередь с извращениями человеческого ума. С коррупцией, а не с самой эпидемией. Гуманистические идеалы, так долго культивировавшиеся, оказались не так сильны. У людей все сводится к тому, чтобы набить карман, развлечься и так далее. Общество потребления — это тупик полный.
- Может, не медицина должна бороться со СПИДом, а социальные службы?
- Над этим многие думали, и кое-что делается. Вот у нас есть медицина и здравоохранение. Медицина лечит больных, а здравоохранение должно заниматься профилактикой, чтобы больных не было. Может быть, целесообразно создать в городе и государстве профилактическую службу, где социальные работники, психологи, социологи, статистики, эпидемиологи будут работать с группами риска — по разным болезням. Конечно, принципы разные при работе с группами риска по раку и по СПИДу, но не делать же профилактические центры для каждой болезни, так их тысяча получится!
История общества — это постоянная смена формаций, форм правления… И во все времена общество находило пути решения возникавших проблем. Общественные потребности в итоге решаются под давлением общества. В этом я оптимист — я знаю, что мы постепенно решим все проблемы, в том числе, победим эпидемию СПИДа. И эпидемию бездуховности, которая сейчас наблюдается. Надо только осознать и признать, что это есть, не надо говорить, что все хорошо. Надо что-то делать, все время вносить поправки.
- Когда же СПИД в итоге победят?
- Приведу пример. Впервые проблема искоренения оспы в России и Европе была поставлена в конце XIX века. Но политический климат и состояние общества не позволили тогда ее решить. В позапрошлом году праздновали 30-летие искоренения. Выходит, почти 100 лет не могли победить — и это при наличии дешевой и эффективной вакцины. А СПИД куда сложнее оспы.
- Почему сложнее?
- Потому что оспой заболел — и на другой день помер. И сразу видно, кто заболел. А со СПИДом человек проходит 10 лет и заразит 100 людей, пока не выяснится, что он ВИЧ-инфицированный. Кроме того, вирус интегративный, его еще не научились излечивать, он поражает иммунную систему и передается половым путем. Все сложности в одной болезни. Мы с такими болезнями еще не научились бороться. Так что, думаю, весь XXI век на эту борьбу уйдет. Но поскольку существуют рациональные пути: презервативы, лекарства, собственное поведение — с комплексным их использованием потихонечку получится локализовать эпидемию. Но нужна политическая воля.
- Был один случай излечения от СПИДа при пересадке костного мозга в ходе лечения лейкоза. Это случайно?
- Нет, не случайно. Но это отдельная тема.
- Пересадка костного мозга может помочь?
- Возможно. Но пересадка стоит 100 тыс. долларов, условно говоря. Понимаете? Вообще, там очень сложная технология, я не буду сейчас рассказывать. Важно то, что этот случай показал возможность полного излечения. И много усилий сейчас направлено на это. В том числе через сочетание лекарственного и вакцинного методов.
Источник: Анастасия Дмитриева,